Книга: Душа-ветошь (Кузнецова А.); РИПОЛ классик Группа Компаний ООО, 2022

Книга – не на «скоротать вечерок», смакуя пикантные женские истории под винишко. Книга – кино, авторское, откровенное, сложное. Смотреть в четыре глаза, «слушать» в четыре уха, погружаться полностью, безраздельно. Читать и через время – перечитывать, меняя ракурсы восприятия, то приближая «зум», то отдаляя. И непременно останавливаться на деталях. Ведь это и не детали вовсе, а второй остов.
Приятного, а главное, вдумчивого чтения!

0    0

Это шикарная книга. Как это говорят - "оголённый нерв". А иначе никак. Наконец-то в художке появилось что-то реально стоящее. Спасибо автору за истинные эмоции и душевное повествование.

0    0

Удивительная книга. Для настоящих ценителей качственной литературы, людей, умеющих думать. Это взгляд на окружающих под другим углом и одновременно тест на ханжество и ограниченность. Сложный, болезненный, искренний. Здесь живые люди, не выдуманные картонные типажи, которые пытаются принять себя, научиться жить с этим счастьем или проклятьем.
Я плакала, когда читала. А потом было удивительное ощущение, словно душу потерли напильником и вымыли хорошенько. Одна из любимых, спасибо автору. Перечитываю - и замечаю новые детали.

0    0

Давно не читала настолько искреннюю и правдивую прозу. После прочтения был шок: раньше думала, как все. Но ведь на самом деле иначе все. Меня просто потрясло, что может быть так. Удивительно для меня, что книгу хочется перечитывать, думать над тем, что прочитала. Не скажу, что стала добрее, но терпимее и благожелательнее точно. Такой вот результат))

0    0

Книга, которая переворачивает сознание, заставляет душу встряхнуться от равнодушия. Это тест на зашоренность мышления, умение сострадать. Очень честный и искренний текст. Боль, которую переживают герои, не выдумана. Так и есть. Об этом нужно писать, вот так откровенно. 
Книга, которая заставляет думать, книга не для массовки, а для людей наблюдательных, открытых миру. Спасибо автору, перечитываю и открываю что-то новое.

0    0

НАПРАСНЫЕ СЛОВА (о сборнике рассказов Анны Кузнецовой)
"А ты не говори, что ты из России, говори, что из Санкт-Петербурга" (с).
Это — очень питерская проза, бросающая читателя сразу, без подготовки и разбега, в "страшное, грубое, липкое, грязное, жестко-тупое, всегда безобразное, медленно рвущее, мелко-нечестное, скользкое, стыдное, низкое, тесное" — в петербургской уверенности в том, что великая, холодная, страшновато-родная красота городской среды, на дне которой скопилась та жижа, в которой приходится барахтаться — читателя вынесет, выпрямит к свету, как-нибудь спасёт. Здесь, как у Инги Петкевич, много чудовищ, самозарождающихся в городских сырости и туманах, как у Валерия Попова, много самоистребления, тления, распада молодой — жить бы да жить — плоти, но Анне Кузнецовой удается уравновешивать ужас, оттенять грязь странным и неочевидным, но работающим способом — сделав лирическими героями жадных до жизни, громко и чётко требующих своего людей. Этим людям сочувствуешь, с их требованиями соглашаешься — и за одно это прощаешь оживившему их тексту и сумбур, и сложную для отслеживания смыслов скороговорку, и чрезмерный порой эмоциональный самоподвзвод.
Потому что требующие своего герои у Анны — своё заслужили. Так же, как заслужил чеховский дядя Ваня, скромный и добросовестный, на грани подвижничества, труженик, того, чтобы его усилия, наконец-то, заметили — или хотя бы чтобы прекратили бросать ему походя уничижительное, убийственно в применении к нему несправедливое "дело надо делать!" В эссе "Из топки" — и того тоньше: "Да, за бабуськами судна с говном таскаешь, но ведь это реально дело, реально нужно и благородно," — бросает героине (лирической? наделенной ли лоскутами биографии с авторского плеча?) "фееричная, милая, ухоженная, неизменно благоухающая" подружка, и в словах этих оказывается куда больше эмоциональной харкотины, чем в прямом оскорблении. Ведь сам порядок вещей в этой вселенной лелеет, как "старая галка маман", благополучных, и подкладывает благополучным куски повкуснее, чтоб с горкой в тарелке, чтоб ложка стояла, и неважно, что даже и пойдёт это всё не в нас, но в таз — а на долю выносящих судна медсестёр не оставляет ничего, кроме пустых, выхолощенных, насквозь лживых своей в иных облаках витающей скукой слов. Свой голос обретает у Кузнецовой медсестра — едва ли не в первый после "Интердевочки" Тодоровского раз, причём обретает без всяких порочащих обременений в виде теневой сексуальной деятельности и корыстных замужей за границу.
Голос грубоватый, надорванный, без тени жеманства — но милосердный, милосердные у Анны сёстры: Таня со своей душой-ветошью, всей — в распустившихся, как неоконченное вязанье, петлях
Яна, жена торчка и растерявшего талант дистрофана Киры
Лерочка, бегущая на любое обещание ласки, наталкивающаяся неизменно на волков, и вновь, и вновь бегущая... На первый взгляд здесь — известная схема трагедии Теннесси Уильямса ("нельзя слабому связываться со слабым"), прилипнувшие друг к другу бледные, анемичные доходяги, сцепившиеся аппаратами Елизарова инвалиды — но лишь на первый. В жертвенности этих женщин страшно много не просто силы, но витальности, уверенности, что жизни можно и должно предъявлять счета, раз уж навыписывал ей от себя кредита, и это — очень здоровая позиция. Потому ещё, что требуют сестрочки от жизни не мирских ароматных, оберегающих, нежащих тело благ, а любви, любовь они цедят по капле из тощей груди единственной данной им в ощущениях реальности — веря при этом (медички!), что так-то они эту грудь и разработают для полноценной лактации, и любовь потечёт из неё молоком и мёдом, так, что на всех нас, жадных, неразумных младенцев — хватит.

0    0